За старшего - Страница 35

Все, кстати, со счета началось. Гульшат спросила, не пора ли, Костик самоотверженно покачал головой, а Айгуль сказала с улыбкой: «Тебе решать, ты ж хозяйка», Она имела в виду, что Гульшат первой пришла, столик сама выбирала, меню размахивала на правах хозяйки. А мелкая не так поняла. Побледнела и с вызовом подтвердила: «Да, хозяйка!»

Айгуль хотела ее успокоить, потом подумала, а какого, собственно. У меня что, нервов нет? Или я что, мало нянечку у прокаженной палатки изображала? Или у меня других задач в жизни не осталось, кроме утирания небольшого сестричкиного носика?

Да и возмутительно это было. Все это.

Оказывается, родители летом сделали финт не в одной, а двух частях. Папа переписал завод на маму, а мама составила новое завещание, которым все принадлежащее ей имущество, в том числе, стало быть, и завод, отписала младшей дочке. До того у родителей было перекрестное завещание: каждый оставлял все богатства супругу. Про это весь город знал, даже Айгуль, зарекшаяся знать про папины дела, включая и семейные, десять лет назад — едва со скандалом выползла из-под крыши отеческого дома, ее порядком придавившей.

Про новое завещание Айгуль не знала. Новость ее дико возмутила. И по существу: одно дело, когда мамка пятисотый раз утирается и разыгрывает папину рабыню, другое — когда она соглашается быть еще и безответной рабыней одной из дочек, как того папка с любимой дочкой и желали всю жизнь. И в связи с семейными обстоятельствами — да, Айгуль твердо сказала, что из папиной руки больше кушать не желает; так то из папиной, а тут и мамка вслед за отцом официально признала, что у нее одна дочь и наследница. От привычных перехватывающих горло обид у Айгуль на шее давно образовался невидимый стеклянистый рубец. А теперь перехватило голову, не горько, а жарко. И Айгуль, едва отдышавшись, почти уже закричала сквозь этот жар: «И ты, дура, молчала? Ты, дура, не сообразила ни предъявить это завещание никому, ни заявить права на завод, на который какие-то твари влезли и хозяйничают? Ты, дура, даже не подумала, что это меняет вес всего обвинения в адрес папы — которому, получается, смысла не было маму…»

Боже мой. Ему ведь действительно не было никакого смысла, подумала Айгуль и сильно провела рукой по лицу, чтобы убрать клочья отвлекающего жара.

Кричать очень хотелось. Еще хотелось эту дуру трясти за плечи, чтобы безмозглая голова прочистилась и, может, научилась чуть-чуть думать не о страданиях этой головы и некоторых предметов пониже. Но предварительно стоило подумать. Да и не при людях же вопли издавать. Особенно не при Костике этом. Парень симпатичный, но совершенно посторонний. И больно уж умело слушает. Но он как раз не слушал, а, деликатно заскучав после нудного Гульшаткиного рассказа и последовавшей паузы, рассматривал какую-то девицу в углу. А та и рада.

Ну и слава богу. Гульшат такие вещи замечает не хуже и не прощает совершенно. Соответственно, большая жаркая ночь у товарища командированного, скорее всего, обломилась, а сестренкин экземпляр сборника «Почему все мужики козлы» стал толще на страничку. Не будем мешать его заполнению, подумала Айгуль и душевно распрощалась с досадно не сложившейся во всех смыслах парой. Оставила пятисотку на столе, иронично отвергла пару выпадов обеих сторон, под спокойным Костиным напором сдалась и сунула пятисотку обратно в сумку, подумав: «Жаль, все-таки неплохой парень».

И побежала к машине и Виладе. Прочь от самого интересного.

ГЛАВА 4

Чулманск.

Гульшат Неушева

Телевизионные сериалы Гульшат игнорировала и толком не знала — но с Костиком, похоже, все получилось как в сериале. Средненьком таком, про печаль и роковые страсти. Лишь концовка не удалась. А может, просто сериал переформатировали и переименовали, а всех участников предупредить позабыли. Мелодрама превратилась, например, в многосерийный триллер. Нет, не надо. Лучше в ситком из жизни командированных. А Гульшат осталась в забракованном пилоте про взгляды и чувства.

Ну и ладно.

Костик подсел к ней минут через пять после того, как Гульшат разревелась. Она устала ждать назначенного часа дома, собралась, посмотрелась в зеркало, разбила бы его немедленно, да убираться неохота, выскочила на улицу, оказавшуюся холодной, заснеженной и скользкой, без потерь добралась до «Солнышка», поздоровалась с не узнавшими ее Пашей и Резедой, села за привычный столик, без меню и без запинки сделала заказ подскочившему с веселыми извинениями Паше, милостиво согласилась ждать десять минут, гордо подумала, что справляется не хуже, чем раньше, — и заревела. Вспомнила, что такое раньше.

Костик решительно подсел, возложил пачку бумажных платков к локтю Гульшат и неторопливо стал рассказывать, что в Древнем Египте с приступами плохого настроения боролись салатом из сушеных кузнечиков и поглаживанием кота либо раба южной породы. Нормальный заход, все лучше, чем «А чем так расстроена столь прекрасная девушка?» или «А пойдемте уже в цирк». Гульшат и с такими-то заходами не сталкивалась, потому что в образе Несмеяны публичные места еще не осматривала. Но адаптированный к обстоятельствам вариант стандартных «А ведь я вас где-то видел» или «А вас ведь по телевизору показывают?» представлялся ей примерно таким.

Выбор подсевшего парня был неглупым и даже интересным. Но Гульшат все равно разозлилась. Чего подсел, во-первых, во-вторых, у тебя у самого приступ, в-третьих, у меня опять морда распухшая и веки толще губ, в таком состоянии не до бесед. Но голос у парня был приятным, а тема кошек с недавних пор Гульшат ужасно интересовала. Поэтому она не стала отправлять умника в направлении Египта, а вытащила собственные платки, отодвинув предложенные, сморкнулась и спросила, не поднимая головы: «Кошки, что ли, как рабы?»