— Да от вас почти ничего, Сергей Иванович. Мы просто хотим провести максимально корректным и, если пожелаете, публичным образом заседание совета директоров с участием единоличного владельца, о чем, согласно уставу, заявили вам заблаговременно. И совет хотим провести здесь, на заводе. Вы подготовились?
— Дурдом, — сказал Шестаков, утыкаясь лбом в ладонь. — Именно сегодня, что характерно.
Он убрал руку и сказал почти жалобно:
— Ребят, а давайте завтра, а? Ну то есть я могу вас сейчас вывести с территории, не говоря уж о полиции и всяком таком прочем. На скандал-то пофиг, но вам он не нужен, и мне именно сегодня — ну никак. Большой день сегодня, честно говоря. Давайте на завтра все эти прыжки и ужимки отнесем. А?
— Большой день я бы хотела прожить вместе со своим активом, — сказала Гульшат, поежившись от того, как звонко и глупо это прозвучало.
— Или выгнать на хрен, — вяло сказал Шестаков, глядя мимо них на дверь. — Зараза, кофе-то где? Людмила Петровна!
В дверь тут же по-хозяйски постучали. Понятно, не секретарша с кофе. В кабинет сунулся незнакомый мужик в удлиненной кожаной куртке поверх плохо сидящего костюма. Да и сам мужик был из тех, что сидит плохо, зато куда лучше ходит туда-сюда или стоит, держа руки за спиной. Сейчас он держал руки в карманах куртки, что выглядело откровенным хамством даже с учетом того, каким гадом был Шестаков.
— Разрешите? — осведомился он, прикрывая дверь спиной.
— Вы-то кто? — спросил устало Шестаков.
— Я-то? Я, скажем так, Гредин. Вам звонили.
— Кто мне звонил? — уточнил Шестаков, медленно уводя затылок в спинку кресла. Похоже, у него разболелась голова.
— Скажем так, Субботкин звонил.
— О боже мой. Что за день-то, а? Проходите, садитесь, — сказал Шестаков, с отвращением глядя на коричневый галстук гостя.
Гульшат быстро посмотрела на Захарова, Захаров, не уступая конкуренту подступы к гостевому столу, сказал:
— Минуточку. А нам куда прикажете?
— Да вам прикажешь, — буркнул Шестаков, не обращая внимания на живой интерес Гредина к происходящему. — В зал заседаний идите, в малый.
— За каким?.. — ледяным тоном начал Захаров.
— Ну вы же на совет директоров? — раздраженно уточнил Шестаков. — Ну вот, он как раз там будет. В девять начало, я всех предупредил. Знаете, где? Вот и вперед.
Захаров, выставив перед собой антикварную папку, напомнил:
— А вы не желаете предварительно узнать круг вопросов? Вас это в том числе…
— Да все что угодно. Снимайте, одевайте, передавайте для опытов. Принимайте что хотите, мне одинаково, все это яйца выеденного… Ладно. Готовьтесь вон пока. Члены совета подойдут через полчаса. Я тоже. Полчаса! — сказал он уже Гредину, стуча пальцем по запястью.
Гульшат взглянула на Захарова, пожала плечами и вышла в распахнутую им дверь. Но успела услышать, что Гредин, размашисто садясь напротив Шестакова, сообщил:
— А это уж как получится.
В приемной Гульшат с Захаровым снова переглянулись, не обращая внимания на секретаршу. Чего на нее, на предательницу, обращать. А она сама обратила, вдруг спросив:
— Гульшат, а там у него… никого?
— Как уж никого, вы же сами видели, мужик какой-то зашел, деловой такой, — сухо ответила Гульшат.
— А еврей? — начала секретарша и осеклась.
Гульшат подождала еще полсекунды, не глядя на Людмилу Петровну, ничего не дождалась. На еврея мужик в кожане походил меньше всего, да и какая разница, еврей он или чуваш. Гульшат пожала плечами и решительно выскочила из ненатурально густого кофейного запаха, взяв курс на малый зал заседаний, дорогу к которому знала получше Захарова. Она там, на втором этаже, полдетства провела, рисуя на обороте старых стенгазет принцесс с собачками, пока папка проводил очередное заседание.
Коридоры были пустыми — то ли Шестаков навел гестаповскую дисциплину, то ли впрямь разогнал почти всю дирекцию в рамках заявленного намерения сдать административно-бытовой корпус под посторонние офисы.
— Как думаете, этот Гредин — он кто? Прокуратура какая-нибудь или от этих, ОМГ? — спросила Гульшат Захарова на лестнице.
— Для прокуратуры одет паршиво, для ОМГ тем более.
Гульшат хмыкнула.
— Тогда от союза программистов, что ли? Нет, они ж костюмов не носят. А Субботина этого знаете?
— Субботкина. Н-нет, не слышал, — сказал Захаров, напряженно соображая.
— Вот дверь в малый зал поцелуем сейчас, я вернусь и устрою им такого, что они всех Субботкиных на нас натравят для защиты. Заодно и узнаем, кто это такой серьезный мужчина, — пообещала Гульшат.
Но зал был открыт и подготовлен к заседанию. На длинном столе были разложены листки бумаги и карандаши, в дальнем углу свистел пятилитровый вишневый термопот, такой же, как у родителей. Вокруг него выстроились чашки с блюдцами и несколько корзиночек с заварочными пакетиками и всяким разным к чаю.
— Кофе растворимый, — разочарованно сказал Захаров, подумал, снял пальто, решительно сел за стол, распотрошил папку и углубился в документы.
Гульшат скинула шубу на спинку стула, но садиться не стала, а неторопливо пошла к чайной тумбочке. Надо же было как-то потратить полчаса.
От двери окликнули:
— Простите, вы не подскажете?..
Гульшат обернулась.
В зал вошел парень, высокий, симпатичный и элегантно одетый, с пальто через руку. Вошел и замер, разглядывая Гульшат.
«Не отвлекайся», — сказала себе Гульшат и продолжила путь чайной церемонии.
Захаров поднял голову: